Меня зовут Григорий Тарханович Аванесов. Я родился 8 ноября 1918 года в Баку. Мой отец, Тархан Григорьевич Аванесов, окончил 5 классов. Он умер в 1957, всего за месяц до того, как я получил звание полковника. Моя мать, Екатерина Павловна Аванесова была домохозяйкой. Меня отправили в русскую школу в Баку, и я окончил там 10 классов. Мне всегда хотелось стать художником, и я в 1937 году подал документы в Ленинградскую Академию искусств, но провалился на экзаменах.
После этого я пошел в армию. Меня направили в военное училище летчиков имени Сталина в Ейске. Когда мои родители услышали об этом, дома началась паника; больше всего беспокоились мама и старшая сестра. В то же время младшая сестра наоборот, была в восторге – еще бы, ведь наличие авиатора в семье в те времена было очень престижным. Отец думал сутки, но в итоге дал свое согласие. Нас погрузили в вагоны и отправили по железной дороге в Ейск. Это было в октябре 1937.
Гор.Баку. В 10 классе. 1937 г.
— Вы до этого задумывались о том, чтобы связать свою жизнь с авиацией?
Нет. Мне пилоты представлялись кем-то совершенно недосягаемыми, да и изобразительное искусство меня привлекало гораздо больше, чем теоретическая возможность полетов.
— Вас хорошо учили?
Сперва мы сдали экзамены – сочинение по русскому и математику. Тех, кто сдал лучше всех направили на штурманское отделение. Считалось, что штурман должен быть более образован, чем пилот. Штурмана и летчики-истребители обучались в течение 2-х лет. Летчики-бомбардировщики учились три года. Учили сильно. Нас обучали навигации, маскировке и вскрытию замаскированных целей, бомбометанию, стрельбе из пулеметов и навыкам пилотирования самолета. Я был изрядно загружен учебой на земле и работой в воздухе.
Училище я закончил в 1939 году и был направлен на Балтийский Флот в Палдиски. Первым моим самолетом был МБР-2.*
*МБР-2, морской ближний разведчик, сконструирован КБ Бериева. Вооружен двумя пулеметами ШКАС и мог нести до 400 кг бомбовой нагрузки всего построено около 1 500 машин.
Мы поддерживали наши войска, участвовавшие в Финской войне, но мы не участвовали в войне напрямую. После этого я был переведен в 81-ю ОАЭ, которая базировалась на Гребной канал в Ленинграде. Командовал ею капитан Каштанкин, во время войны он был удостоен звания Героя за таран вражеского корабля.*
*Виктор Каштанкин (1910–1944). Зам. Командира 7-го ГвШАП ВВС БФ. 23 марта 1944 года совершил огненный таран вражеского корабля. Посмертно удостоен звания ГСС 31 мая 1944.
В это время мы боевых вылетов не совершали. После окончания Финской войны, в марте или апреле 1940-го года, нас перевели на арендованную базу на полуострове Ханко на аэродром Подваландет.
1940 г. п/о Ханко (лейтенант)
— Как Вы встретили войну?
Для меня война началась в 1940 году. Мы летали на разведывательные полеты. Закрашивали звезды и летали по Балтике, пытаясь установить, что немцы возили в Финляндию на кораблях, для этого летали как можно ниже прямо вдоль бортов. Летали вдоль морской границы Финляндии, но старались ее не пересекать, хотя случалось иногда, конечно. Они слали ноты протеста, наши отвечали, что вроде самолеты видели, но они были без опознавательных знаков, установить принадлежность не можем, а своих в этот район не отправляли… 24 июня, перед объявлением войны финны сбили самолет летчика Дубровина из 18-й эскадрильи.*
*На самом деле самолет с экипажем Дубровин, Корчинский, Близнецов 24 июня 1941 года в 12:45 совершил вынужденную посадку в территореальных водах Финляндии из-за выхода из строя матчасти. Экипаж был захвачен в плен, самолет восстановлен финнами и использовался ими в дальнейшем.
— Чем Вы занимались, когда объявили о начале войны?
Я был начальником парашютно-десантной службы эскадрильи, отвечал за парашютную подготовку. В мои обязанности входила проверка состояния парашютов эскадрильи, так что я встал пораньше – на 23-е были запланированы учебные прыжки. Я пришел на аэродром и в это время по радио в центре базы объявили о начале войны. Уже в 08.00 кто-то из наших вылетел на разведку. Рано утром 25 июня с финской территории по аэродрому открыла огонь крупнокалиберная артиллерия, правда, безрезультатно. Потом нас перевели в Таллинн. Три экипажа, летчиков Игнатенко, Стрелецкого и Волкова остались на Ханко. Во время базирования в Эстонии нас постоянно обстреливали местные жители.
Там я и вылетел на свое первое боевое задание. Нам сообщили, что подводная лодка противника вышла из Хельсинки или Котки под прикрытием пяти торпедных катеров в сторону Таллинна, на их перехват требовалось выслать два или три экипажа подготовленные к полетам ночью.
Нашей задачей было не дать лодке и катерам достичь порта Таллинн. Мы вылетели на двух МБРах с подвешенными 4 ФАБ-100 или ПЛАБ-100 на каждом.* Мой летчик Володин вышел вперед, за ним Кизенко. Кизенко позже получил Героя за полеты на Илах.
*ФАБ — Фугасная авиабомба; ПЛАБ — противолодочная авиабомба.
Подлодку мы обнаружили на середине перехода между Таллином и Хельсинки на полном ходу во всплывшем состоянии, но они нас заметили и успели погрузиться. В общем – ничего удивительного, наша скорость составляла 160-180 км\ч, пока сманеврировали… С катеров сопровождения по нам открыли огонь. Один катер мы утопили прямым попаданием бомбы, я своими глазами видел, как он разломился пополам и скрылся под водой. Потом мы встали в круг и начали обстреливать катера из пулеметов ШКАС. Я и наш стрелок Кирсанов выпустили по ним весь боезапас – 750 патронов. Естественно, никакого явного эффекта не было видно, пуля — не снаряд… Оставшиеся четыре катера развернулись и ушли на Хельсинки. К удивлению, никакого урона нам не нанесли, даже ни разу не попали. Стрелки у них были так себе.
Потом мы из Таллинна летали на Либаву и бомбили по ночам аэродромы. Мы не надеялись нанести существенный урон, так как это было маловероятно, били по взлетным полосам, что не позволяло немцам взлетать сразу с рассветом и задерживало их на время ремонта полосы на земле. Затем нас перебросили на Когул, на острове Эзель. Оттуда мы летали на разведку и противолодочное патрулирование. Некоторое время спустя на Эзель прибыла группа Преображенского.
В нашу задачу стали входить подвоз бомб на остров и разведка погоды по будущему маршруту полета наших бомбардировщиков. Мы с таким удовольствием узнали, что они бомбили Берлин!
Где-то в августе 1941 года нам сказали – завтра ровно в 10.00 тройка новых истребителей пройдет над аэродромом с целью показать их нам, чтоб своих не обстреливали в воздухе. В указанное время мы стояли на берегу. Появилась тройка самолетов, мы стали подпрыгивать, махать руками, а они взяли… И сбросили бомбы по нам! Это оказались мессеры! Мы разбежались и начали прятаться. До сих пор помню как встал на карачки, сунул голову в какую-то дырку в земле, а зад выставил… И смех, и грех… Потом перебрался в какую-то щель… В это время мессеры проштурмовали наши самолеты, стоявшие на воде. Несколько самолетов затонуло. Наши зенитчики попрятались с нами, но мы их повыкидывали из укрытий. Огонь они смогли открыть, когда немцы уже скрылись из виду. Минут через десять вновь появились три самолета. Это были обещанные Яки! Кто-то закричал:
— Яки! Яки!
В ответ кто-то крикнул:
— Хуяки!
И по ним открыли огонь из всех видов вооружения. Никто не мог вспомнить, как эти Яки выглядят, что впоследствии приводило к разным казусам. К счастью, мы ни в кого не попали, и нас не поубивало, хотя немцам удалось утопить три или четыре МБРа, спущенных на воду с подвешенными бомбами в ожидании вылета. Я, когда служил в военно-морской Академии, всегда приводил этот пример для описания того, к чему может привести нарушение секретности и несоблюдение времени прибытия.
После эвакуации с Эзеля нас отправили в Ейск. Наш поезд попал под бомбежку. Соседний вагон в щепки разнесло, много народу погибло, и было много раненых.
Когда в ноябре 1941 года мы прибыли в Ейск, меня перевели в 60-ю ОАЭ ВВС ЧФ. Наша эскадрилья базировалась на Геленджик и летала оттуда на помощь Севастополю. Основной нашей задачей оставалось противолодочное патрулирование. Искать лодки было сложно, но были способы – лодки оставляли за собой масляный след на поверхности моря. Если этот след имел форму конуса, бомбы сбрасывались чуть впереди него. Если пятно стояло на месте, бомбили по центру. Конечно, нельзя было сказать попали ли мы, какие повреждения нанесли, или там вообще никого не было. Было, в общем, довольно скучно.
На крыле МБР-2 в составе ВВС ЧФ – осень 1941 года.
(За спиной Аванесова виден характерный для этого типа самолетов двигатель).
— Вас именно тогда перевели на «Каталины»?
Нет, попозже. Я к тому времени был в 82-й АЭ ВВС ЧФ. 26 марта 1943 нас отправили вдогонку за торпедными катерами, атаковавшими порт Туапсе. Они уходили на Керчь. Мы их настигли, а может и не их, но прямо у входа в их порт. Мы по ним отбомбились, уж не знаю, удалось нам попасть в катера или нет, но тут же нас перехватили истребители. Мы были вынуждены от них отбиваться. Снизились с 400 до 100 метров, непрерывно стреляли по врагу, и они нас бросили, скрылись из виду. Немцы очень не любили полеты на малых высотах. Мы снова начали набирать высоту, и подошли к нашему берегу. Я передал по радио на землю что мы подходим, а в ответ мне сообщили:
— Сзади истребитель противника!
Наш стрелок Буй доложил, что сзади подходит пара. Второй самолет, с экипажем Глушкова, по какой-то причине не атаковали. Потом все вокруг меня развалилось. Мы упали в воду с обломками самолета без парашютов, а когда вынырнули на поверхность, я увидел двухкилевой Ме-110. Немец обстрелял нас в воде и ушел в сторону своего берега.*
*В немецких данных установить соответствующую заявку не удалось, таким образом автор победы не известен.
Я закричал:
— Спасите, тону!
Потом я заметил моего летчика, комэска Василюка, который показал мне кулак и прокричал что-то вроде:
— …Твою мать, я те, б…, утону! Да я тебя на том свете, б…, после этого достану, у черта не спрячешься!
Надо признать, что его ругань здорово помогла, я прекратил паниковать, собрался. Когда мы упали в воду, наши спасжилеты, черные такие, надулись и поддерживали нас на плаву, утонуть не удалось бы, надо было только следить, чтоб воды от волн не нахлебаться. За нами выслали лодку с берега (мы упали недалеко от берега, и наше падение зафиксировали посты ВНОС), и когда меня подняли на борт, я потерял сознание. Я здорово разбил колено, и когда нас привезли на береговой пост ЗА, бойцы наложили мне шину на ногу.
В общем, последнее что я помню в полете, мы летели на высоте 150 метров и упали с нераскрытыми парашютами! Стрелок* или был убит в воздухе или утонул с самолетом.
*Старшина Буй Николай Ефимович, 1912 г.р., уроженец Днепропетровской обл, погиб в воздушном бою.
Меня направили в госпиталь в Цхалтубо*, а через месяц меня отправили на переучивание на самолет «Каталина» — PBN-1 Catalina (Nomad).
*Цхалтубо — город в западной Грузии.
— Ваше мнение о «Каталине»?
Это был прекрасный самолет! Самое главное, он мог нести 600 килограммов бомб вместо 400 на МБР-2. Мы на них патрулировали Черное море, и, по данным агентурной разведки, смогли утопить 3 немецкие лодки. Наша эскадрилья смогла повредить еще 4 лодки. Как устанавливали факт уничтожения или повреждения? Сопоставляли наши рапорта и данные разведки по связи берегового командования с лодкой или с докладами вражеских экипажей. Не знаю конкретно, кто у нас там был, но кто-то был…
С переучиванием проблем не было – все приборы были установлены с метрическими шкалами, был еще и бомбовый прицел с выводом на управление самолетом, и в момент прицеливания самолетом управлял я сам, а не через команды летчику. У нас был даже радар, но почти никто не умел ими пользоваться. Еще был радиокомпас. Вот им пользовались часто и охотно.
— Сколько «Каталина» могла продержаться в воздухе?
Баки рассчитаны на 22 часа полета, но больше 18 часов мы не летали, что на самом деле и так очень много. От нас требовалось привозить не менее 7% аварийного запаса топлива назад.
— Как «Каталины» окрашивались?
Серебристые, особо не красили. Серийные номера смывали, и у нас были только тактические бортовые номера и звезды.
— Какие еще различия между МБР и «Каталиной» Вы подмечали?
Различия? Да во всем! Первое – это комфортабельность самолета. Летать на них было очень приятно, но такой уровень комфорта на боевом самолете на самом деле не нужен.
Если говорить о моем рабочем месте, то у меня была турель с 12,7 мм пулеметом, и еще 2 у стрелков по бокам фюзеляжа. Таким образом, «Каталина» была лучше «защищена» от нападения истребителей.*
*Поставлявшиеся по ленд-лизу «Каталины» были укомплектованы пулеметами Browning M-2 .50 калибра, однако иногда вооружение менялось на идентичный по калибру советский 12.7-mm пулемет УБ.
Вообще, это был очень простой для пилотирования и надежный самолет. Что еще? МБР сконструировали только для посадок на воду, а у «Каталины» было шасси, что здорово помогало техникам.
Да! Я про двигатели забыл сказать! Они были просто отличные! На МБРах стояли M-17 и M-34, хорошие, надежные движки, но им не хватало мощности. На «Каталину» устанавливали два двигателя, которые обеспечивали нормальный полет даже на одном двигателе, что, безусловно, радовало. Ну и на конец, он был просто лучше собран, и его конструкция была более надежной. По большому счету, ее надо сравнивать с МДР, а не МБР, но на МДРах я не летал.*
*МДР-6а, морской дальний разведчик, двухмоторная летающая лодка конструкции Четверякова.
— Что Вы думаете о немецких истребителях?
Немцы летали отлично! Мы много экипажей потеряли из-за противодействия немецких истребителей. Наши летчики были очень хорошо подготовлены в 1941 году и попозже, с 1944 года. А между этими годами в основном они были слабоваты, хотя были и очень сильные летчики тоже.
— Что можете сказать о немецкой зенитной артиллерии?
А ничего не могу сказать. По специфике нашего применения наземные цели нас не интересовали. Зенитки на кораблях вначале были слабыми, потом усилились.
— Вы упомянули о нестандартном способе прицеливания, который Вы использовали на МБРах?
Да, было дело. Видишь ли, на МБРах стоял прицел ОПБ-1, рассчитанный на бомбежку только с высоты 2 000 метров. Ни выше, ни ниже, иначе надо было делать расчеты по специальной таблице. В настоящем боевом вылете высшей математикой заниматься было некогда. Что мы придумали – нарисовали на борту самолета разного цвета полосы, по которым наводились с помощью прицела пулемета. Этот способ оказался очень точным, не нужно было возиться с таблицами, расчетами, время на боевом курсе сократилось. На «Каталинах» стоял хороший, точный, но сложный, и не очень механически надежный прицел. А может быть, не все его до конца освоили. Еще надо отметить, что в «Каталине» во время всего полета я сидел в закрытой кабине, а в МБР я торчал по пояс снаружи на ветру. Чтоб согреться я менялся местами с летчиком, в МБРе для этого был специальный люк. Летчик стоял на моем месте и разминался, отдыхал, а я отдыхал, пилотируя самолет. На «Каталине» я забыл, что такое обморожения, ветер, облезающая кожа, но и отдохнуть там было нельзя. Если мы летали на 18 часов, это значило, что я, с учетом предполетной подготовки и докладов по возвращении, не смыкал глаз 20-22 часа.
— Какова была стандартная загрузка самолета?
Четыре ФАБ-100 на бомбежку, или одна ФАБ-100 и три ПЛАБ-100 со взрывателями на 10, 30, и 60 метров на ПЛО. Подрыв бомбы в радиусе 10–15 метров однозначно выводил лодку из строя из-за сильного гидроудара, особенно на большой глубине. У PBY была такая же загрузка плюс возможность подвесить еще пару бомб, например ОМАБы.*
*ОМАБ — ориентировочная морская авиабомба. При попадании в воду содержимое бомбы растворялось в воде, создавая заметное цветное пятно для ориентировки и прицеливания. Второй вариант — ОДМАБ ориентировочная дымовая морская авиабомба. В данном случае бомба снаряжалась веществом, при контакте с морской водой дающим большое количество окрашенного газа, создавая над поверхностью воды облако цветного дыма.
— Если Вы обнаруживали в море корабль, как вы уточняли его принадлежность?
Ну, в военное время корабли не уходят в море только потому, что капитан так решил. У нас на картах были отмечены зоны возможного нахождения наших кораблей на время вылета. Вражеские корабли быстро себя показывали, поскольку сразу открывали огонь по нам.
Хотя мы потеряли один или два самолета от «дружественного огня». В июле 1941 у нас зенитчики со сторожевика сбили одного из пары разведчиков. Мы собрались и пошли бить зенитчиков на тот корабль. Но такое случалось.
— Защита самолета была достаточной?
На обоих самолетах верхняя полусфера полностью перекрывалась пулеметами, но нижняя полусфера была не защищена. На пулеметах стояли специальные ограничители, не позволявшие вести огонь, когда в зону огня попадал двигатель. Один из наших штурманов сбил два Ме-109 из ШКАСа в 1941 году. Фашисты выпендривались перед ними, и подошли слишком близко слишком медленно.
Когда мы летали на PBNах с истребителями противника практически не встречались, так что потенциально вооружение было лучше, но шанса в бою опробовать его у нас не было.
— Встречи с самолетами противника были редки?
Встречи с истребителями обычно кончались сбитием нашего самолета. Тут удивляться нечему. Но частенько встречались с летающими лодками Do-18 и Do-24 патрулирующими коммуникации, и «вежливо» расходились по своим делам, не забыв передать на землю о встрече. В нашу задачу борьба с ними не входила, для этого были истребители. Хотя, как-то с соседней части летчик прошел под немецкой летающей лодкой, а стрелок хорошо прошелся ей по днищу. Вполне вероятно, что эта лодка утонула потом.
— Что могло случиться, если у Вас на самолете появилась пробоина в днище?
При посадке фюзеляж набрал бы воду, на пробеге куски днища отрывались бы, увеличивая дырки, и самолет тонул. Если боковые поплавки тоже были повреждены, то он мог утонуть очень быстро.
— Посадка на этих самолетах была сложна?
Да. На взлете основной проблемой были дикие утки. Их на юге было много, а на взлете при скорости 150 км\ч, столкновение с уткой было ничуть не легче чем попадание мелкокалиберного зенитного снаряда.
Посадка на море с волнением 3 балла считалась сложной, 3,5 — невозможной. Как ни удивительно, основные потери были при посадках в штиль – летчик не видел поверхности воды; так что поперек нашей глиссады пускали глиссеры, чтоб они создавали волнение. Кстати, если на пробеге напарывались на топляк, самолет разрушался, а видны они были только при волнении.
— Вы помните, когда выполнили последний боевой вылет?
В сентябре 1945. Не удивляйтесь — мы летали на сопровождение конвоев до 1946. Дело в том, что Черное море было усеяно минами, а мы их могли заметить и предупредить наши корабли. Войну я закончил, выполнив более 380 вылетов.
— Вы помните, как кончилась война?
Конечно! Я спал, когда у нашего дома началась пальба. Я схватил автомат и выскочил на улицу. Все стреляли в воздух. Я спрашивал, что случилось, пока мне кто-то не ответил:
— Война! Война кончилась! Мы победили!
Я тут же начал стрелять в воздух. Пару дней мы попьянствовали, а потом началась обычная служба с дисциплиной и всем остальным.
9 мая 1945 г.
— А после войны?
Моя жизнь сложилась не очень весело. Я был вынужден уйти с летной службы и перешел в преподаватели Военно-Морской Академии в Ленинграде. Мой сын пошел в подводники, и в должности старпома погиб 7 апреля 1989 года на «Комсомольце» у острова Медвежий. Во время войны все было ясно и просто, тут мы, там они… А в мирное время все стало сложнее. Но война штука настолько дурацкая, что не должна повториться. Однако войны продолжаются и продолжаются, и ничем бомбежки мирного населения НАТОвцами не отличается от бомбежек мирного населения фашистами…
Интервью Олега Корытова и Константина Чиркина
Литобработка Игоря Жидова
